Широнина Р.В
Перед вами воспоминания Широниной (в девичестве Емелиной) Розы Васильевны, которая родилась 26 июня 1932 года, а умерла 13 ноября 2014 года в возрасте 82 лет. Свои дневники она завещала мне, своей старшей дочери Галине Александровне Маликовой (в девичестве Широниной), 9 мая 1955г. р., чтобы я привела её записи в порядок и передала своим потомкам.
Мама начала свои воспоминания с того, что запомнила в возрасте 9 лет. Их большая семья (мать, отец, старенькая бабушка-мать отца, сын и 3 дочери, была ещё дочь, которая умерла в младенчестве перед войной) жила в деревне Давыдково Коммунистического района (ныне Дмитровского) Московской области.
НАЧАЛАСЬ ВОЙНА
Я помню тот день 22 июня 1941 года. Он был солнечный, и мы гуляли на улице. Вдруг по радио объявляют, что началась война. И мы, дети, сразу побежали сообщать об этом рабочим, что работали на осушении болота за канавой Титовкой. Мы бежали и кричали: «Война! Война! Война началась!». Рабочие сразу побросали лопаты, топоры. Молодые мужчины сразу пошли собираться в военкомат, а женщины стали уходить по своим домам.
Вначале забирали молодежь, а в июле объявили всеобщую мобилизацию. Призывали мужчин и старше 40 лет. Моего отца, Емелина Василия Васильевича, призвали в ополчение в возрасте 43 лет. Вместо военной подготовки сразу же (всего через 4 дня) ополченцы были отправлены рыть окопы и строить оборонительные сооружения. Работали по 12 часов в сутки. Обучение не производилось, и к боевым действиям не готовились. А если в каких частях и производилась военная учеба, то исключительно по линии строевой и политической подготовки, проще говоря: маршировали и слушали речи. Помимо отсутствия обучения ополчение страдало и от отсутствия оружия.
Ополченцы базировались в соседнем районе, сооружали оборонительные укрепления. И вот, когда немец был на подступах к столице, наши отцы увидели, как народ бежит из Москвы, они решили заехать домой проведать, как там их семьи? Помню, как отец прибежал ночью. Мать сразу разобрала русскую печь, чтоб ему помыться, так как он притащил уйму вшей. Всё его бельё мать положила жариться в печи. А на утро, как только начало рассветать, к нам пожаловали милиционеры и отца забрали. Таких «бегунков» набралось человек 200. Их держали в Рогачеве в школе. Положение дел на фронте было серьёзное. Враг стоял у стен Москвы. Теперь то стало известно, что Сталин боялся ополчения. Судя по всему , армейское командование получило приказ при первом же поводе двинуть ополченцев подальше от Москвы и бросить в первую же «мясорубку», использовать в качестве пушечного мяса. Так ополченцы оказались за сотни километров от Москвы , под Вязьмой.
Кое –как одетые, почти что без оружия, а ещё –за спиной заслон взвода НКВД с пулемётами. Это чтобы с испугу не побежали от немцев. Отца отправили в действующую армию. Последнее письмо от
него было из Наро-Фоминска. В соседнюю деревню Клюшниково вернулся после ранения солдат, который служил вместе с моим отцом. Он рассказал о том, как они переправлялись через реку вплавь и на плотах. При переправе их сильно обстреливали немцы. Зрелище было ужасное. Много бойцов было убито, кто-то просто утонул, не доплыв до другого берега. На одном берегу он отца видел, а на другом уже нет. Среди выживших моего отца не оказалось. В декабре 1941года семье пришло извещение, в котором говорилось, что Емелин Василий Васильевич пропал без вести.
Отец моего мужа, Широнин Василий Леонтьевич 1902г.р, тоже был в ополчении. В деревне Фофаново жила его семья- жена и четверо детей. Он, как говорили, был не очень сдержанным и много болтал. Рассказывали, что, когда ополченцы рыли окопы, появился вражеский самолет и прошёлся по ним пулемётной очередью. А, Василий Леонтьевич вроде бы, сказал: « Вот бы вдарил так по этому чёрту рыжему». Он, конечно, имел ввиду Сталина. Сейчас удалось узнать, что за эти слова он был осужден 21.11.1941г военным трибуналом 19 района авиабазирования и приговорен к 10 годам лишения свободы и 5 годам поражения в правах. По всей вероятности распространенная в то время 58 статья. Как закончилась в конце концов его жизнь неизвестно. Скорее всего расстреляли.
КАК МЫ ЖИЛИ БЕЗ ОТЦА
Моя мама, Емелина Агриппина Петровна, работала на скотном дворе дояркой. В её обязанности входило накормить, напоить, подоить скотину, вычистить стойла. И так с утра до позднего вечера. Мы оставались со старенькой бабушкой Таней, которой было за 70 лет. Брату Володе было 10 лет, мне- 9 лет, сестрам Нине-4 и Тоне было 3 года. Мы с братом должны были наносить воды, дров, если было лето, то прополоть грядки, нарвать крапивы и травы корове, поросенку, гусям, курам. Помимо всего этого надо было сходить на скотный двор помочь маме в чем-нибудь. За это нам перепадало - давали кусочек избойны, чем поили телят. Избойна - это жмых от подсолнухов. Его размачивали и поили им телят, а мы сосали или грызли, как конфетки. Сладостей в виде конфет и пряников мы не видели. Нас спасло то, что после ухода на войну отца, у нас было 25 ульев пчёл. Отец до войны занимался пчёлами. Мёд мама меняла на зерно, которое мы сами мололи. У нас была ручная мельница, и мы, дети, должны были вместе с бабушкой это зерно перемолоть, чтобы затем, добавив побольше картошки, испечь хлеб.
Всю работу по дому должны были делать мы с Володей. Сделав уроки и все домашние дела, мы вечером могли пойти погулять, покататься на пруду на коньках, привязав полозья к валенкам.
Пришла зима 1941 года. Грянули морозы. Вся пойма была залита водой со спущенных шлюзов на канале. В колхозе не успели даже срубить капусту. Стали делить поле: по бороздке на каждый дом. И мы эту капусту вырубали изо льда. Также сена не накосили и тоже косили по льду. Возили на санках, укладывали в пеледу вокруг дома. На зиму заготавливали дрова, которые возили с болота. Там выделялась на каждый дом делянка, которую и вырубали. На зиму набиралось 2-3 воза деревьев с ветками. Весной, как только начинал таять снег, мы с Володей должны были напилить дров, нарубить хворосту, уложить в поленницу. Однажды бабушка Таня с Володей напилили чурочек для самовара. Чурочки потом надо было расколоть топором на щепу. Они пошли обедать, а топор оставили. Я взяла топор и стала колоть эти чурки. Подбежала Нина, которой было лет 5, и стала подставлять на пенёк эти чурки. Получилось так, что я опустила топор, когда она поправляла чурку. И я отрубила ей верхнюю часть на среднем пальце. Я сильно испугалась, убежала из дома в сторону деревни Тимофеево, спряталась в кустах. Сижу, реву. А мама с Ниной шли в амбулаторию, которая находилась в соседней деревне Дедюхино. Услышав плач в кустах, мама пошла посмотреть, кто там так горько плачет? А это я. Она меня забрала с собой. Наказывать меня не стали.
Мы любили, пока топится лежанка, печь лук в золе. На ужин ставили в лежанку чугунок картошки, из подпола доставали блюдо соленых огурцов - вот и весь ужин. Хлеба не было. Молоко было, но нам не доставалось, потому что надо было сдать государству 320 литров молока, 40 кг мяса и сколько-то десятков яиц. В то время актуальна была прибаутка: «Ешьте дети кашу - молочка-то нет! Молочко-то ваше унесли в Совет». Каждое утро мне надо было встать чуть свет, чтобы отнести молоко и успеть в школу. Весной, когда картошка закончилась, а земля стала оттаивать, мы ходили на поля, где по осени росла картошка, выкапывали оставшуюся в земле после копки картошку, из которой пекли «деруны»-картофельные оладьи. Вкусными они не были. Но всё равно весной стало посытней- варили щи из крапивы, щавеля. Мы ели татарские дудки, щавель, песты, что росли на поле.
В то время в школу принимали с 9 лет. Помню свой первый класс, учителя Григория Ивановича и его сына, чьи слова почему-то запомнились: « Папань, а «л» заглавную писать?» Учителя тоже вскоре забрали на фронт. В школе было холодно, мы сидели одетые, чернила замерзали, руки мерзли, отогревая чернильницу. Шла война, но школа продолжала работать.
ПОМНЮ ТАКОЙ СЛУЧАЙ
Мне было лет 10. Один мальчишка, звали его Вовка Заикин, всегда гонял нас из школы бегом. Я пожаловалась брату, и тогда Володя в школе остановил его, взял за шкирку, а я схватила полено, что лежало у печки в классе, и им отдубасила обидчика. С тех пор он перестал нас гонять.
Немец подходил к Москве. Нам было видно сплошное зарево над деревнями, где проходили фашисты: Бунятино, Синьково. Нас разделяла вода - вся пойма реки Яхромы была залита водой. К нашим деревням приходили только немцы-разведчики.
Перед войной нам провели радио. Это был черный рупор. Первый раз я его услышала в Тимофеево у бабушки Маши - там раньше провели. Потом и в Давыдково провели радио. По радио объявили начало войны, а потом стали ещё объявлять: «Граждане, воздушная тревога». Я забиралась под кровать и затыкала уши.
Когда немцы стали подходить к Рогачеву, наши коммунисты - Заливин и ещё несколько начальников, начали вывозить товар из Тимофеевской башмачной артели, где работал наш отец. В артели шили башмаки и сапоги: для солдат - кирзовые и хромовые для офицеров. Вместо зарплаты рабочим стали раздавать товар, что остался - чего начальство не смогло забрать. Они уехали в лес за Фофаново, устроили землянки и там дожидались, когда прогонят немцев. И тут начался грабеж артели. Все тащили, кто что мог. Мы с братом Володей и то сняли дверь с погреба - для своего бомбоубежища, что было вырыто в огороде , а ещё стекла взяли на случай, если дома будут разбиты. Окна заклеили крест накрест, а между рамами сено заложили, чтоб не было холодно.
За дровами мы с Володей должны были ездить каждый день после школы. А в один день, когда мы поехали за дровами, я заболела, и брат меня отправил домой. Я пришла домой, забралась на печку. У меня поднялась температура под 40 . В это время немца уже отогнали от Рогачева, больница начала работать, и мама меня положила в больницу на 21 день - у меня было воспаление легких. В больнице было холодно. Стёкла были выбиты, окна были забиты фанерой. Мне запомнилось, что кормили лосятиной. Мама ко мне не приезжала. В это время умерла бабушка Таня и маме было не до меня. Но через 3 недели меня выписали. Пока я лежала, нас, больных, ни разу не мыли, вши заели. Утром, просыпаясь, первым делом били вшей на платке, что был повязан на голове. Волосы были острижены. Как только меня привезли домой, сразу устроили мне помывку. Как сейчас помню, мыли в корыте перед лежанкой.
Когда отец ушел на войну, начались наши беды - у нас стали воровать ульи. Как ни день, то двух-трёх ульев, как не было. Мы старались караулить, но ничего не получалось - какие из нас охранники: одному 10 лет, а мне 9. Друг отца кузнец дядя Вася дал нам собаку. Мы с Володей сделали из веялки подобие шалаша, рядом собаку привязывали и ложились спать. Утром глядим - опять нет 2-х ульев. И собака молчала, и мы крепко спали. Тогда дядя Вася дал нам другую собаку - Султана. Но и эта собака не смогла уберечь наши ульи, так как она была привязана и бегала по проволоке.
После сильных боев под деревней Бунятино наши войска были отведены на отдых в нашу деревню. Вся деревня была заполнена солдатами и лошадьми. В нашем доме стояли на постое 4 офицера, и весь двор был заполнен лошадьми. Однажды мы, дети, сидели на печке, а офицеры чистили оружие. Один нечаянно нажал на курок, и пуля пролетела мимо другого офицера и врезалась в оконную раму. До сих пор эта дырка напоминает об этом .
Перед тем, как немцам подойти к Москве, в колхозе разделили пчел. На каждый дом дали по улью. Мы свой опустили в подпол, там ещё наши были ульи. Солдат, что стоял на постое в доме, напротив нас – пришёл требовать мёда, но мама ему отказала и пожаловалась офицерам. Они задали ему хорошую трепку. Были и такие, которые не хотели идти в бой. Один прострелил себе руку - его посадили в сарай, а мы, дети, носили ему что-нибудь поесть. Два солдата решили убежать, но их застрелили, и они лежали раздетые, в одних кальсонах. На второй день войска ушли в бой. А этих солдатиков погрузили на сани и отвезли в Куликово, где захоронили в углу кладбища. Бои были жестокие, не многие вернулись потом домой.
Но жизнь продолжалась, несмотря на все тяготы бытия. Вечерами девчата собирались у Зойки- она играла на балалайке. Пели, плясали под балалайку. Иногда приходили ребята с гармошкой- из Петракова, из Куликова. Случались драки. Куликовские и клюшниковские парни объединялись против синьковских и петраковских. Дрались не на жизнь, а на смерть.
Шёл 1942 год. Летом мне исполнилось 10 лет. Нас стали заставлять работать в колхозе. Мы поливали рассаду капусты, что сажали наши матери. Бригадир тётя Даша приходила чуть свет и будила нас, чтоб шли поливать ту капусту, что вчера посадили. Воду мы брали из реки и ведрами и кружками поливали. Потом ходили на прополку со старшими девчонками. Но иногда нас посылали и одних. Мы, пока шли до того участка, где нам надо было полоть морковку или свеклу, встречали кротовые кучки. Мы их разрушали, вытаскивали кротов, сдирали с них шкурки и сдавали в магазин. Нам за них давали конфетки.
Однажды, это было во время сенокоса, мы, а нас было четверо: я, Нина, Катя, Тамара- схулиганили. По ту сторону реки Яхромы косили и сушили сено колхозники из деревень Синьково и Бунятино. У них были шалаши, в которых они ночевали. В шалашах они оставляли свою провизию - узелочки с молоком, яйца, хлеб, пироги. Мы решили залезть к ним в шалаши. Мы переплыли речку, взяли по узелочку с провизией и хотели переплывать назад, но нас заметили со скирда рабочие, что укладывали сено. За нами началась погоня. Мы побросали узелочки в траву и пустились наутёк. Катя с Тамарой скрылись в болоте, а мы с Ниной пробежали болото и по берегу Титовки идем по- тихонечку, не думая, что за нами бегут. Когда увидели погоню, бросились бежать домой. Нина прибежала и заперлась у себя дома. А я прибежала - там все дома . Куда деваться? Я спряталась в кладовку. Они по моим следам ввалились в дом и стали спрашивать, есть ли у них такая девочка. Рассказали, что мы их шалаши ограбили. Не знаю, что им сказала мама, но когда они ушли, она взяла веревку, что под руку попала, и так меня отходила...
ПОЕЗДКА ЗА ХЛЕБОМ
Чтобы купить хлеб, надо иметь деньги. В колхозе денег не давали. Все работали за «палочки», то есть за трудодни. В конце года подсчитывали трудодни. Подсчитывали, сколько на 1 трудодень приходится продукции. А приходилось не так и много. На 200 трудодней приходилось примерно мешок зерна и воз картошки - это корзин 8-10. Свалят возле дома эту картошку, а нам ребятишкам надо её рассортировать и засыпать в подпол. Поэтому, чтоб иметь деньги, мне частенько приходилось ездить с молоком на базар в Дмитров. А чтобы добраться до базара, надо было с 10-ю литрами на плечах, пройти 6 км до Ударной, где от пристани отходил катер до Дмитрова и до Большой Волги. Вот на этом катере однажды мы втроем: подруга Нина, тетя Настя и я, отправились за хлебом в Вербилки. Доехали до Вербилок, набрали хлеба- в очередь вставали по несколько раз. Обратно ехали на попутной машине до Ударной. Переправились на пароме через канал на другой берег. И пешком до Давыдкова. Вот так мы и существовали.
Фронт всё дальше уходил от Москвы. Стали поступать хорошие новости. Наши войска гнали фашистов на запад. Мама и мы, дети, надеялись , что отец жив, и ждали от него писем. Но наш отец пропал без вести, и мы даже не знаем где.
Моя мама, Емелина Агриппина Петровна, за самоотверженный труд во время ВОВ была награждена медалью «За трудовое отличие». А мне за труд во время ВОВ присвоили звание «Ветеран Великой Отечественной войны».
Мамы, Широниной Р.В, не стало в ноябре 2015 года. Она отдала всю себя без остатка детям и внукам. Множество испытаний и потерь выпало на её долю. Закалённая трудностями и лишениями, воспитанная в строгости и с малых лет привыкшая к труду, она стала достойным примером своим троим детям и семерым внукам. Она является примером удивительной стойкости характера, который не смогли сломить трудности непростой судьбы. Память о ней навсегда останется в наших сердцах.
Воспоминания и фотографии из домашнего архива передала старшая дочь Галина Александровна Маликова (Широнина ), родившаяся 9 мая 1955 г.
