История одного фото. В память Великой войны 2
Историческая фотография – лицо эпохи. Благодаря ей, мы можем погрузиться в прошлое, и увидеть мир глазами наших предков.
На главной фотографии к этой статье изображены сестры-крестьянки Игнатьевы, слева направо: Анна, Наталья и Прасковья Васильевны, из деревни Житниково Озерецкой волости Дмитровского уезда Московской губернии.
Фотография была сделана в начале ХХ века в Дмитрове. Но ценна она своей подписью (см. фото). Эта фотография была использована в качестве почтовой открытки, и направлена в 1916 году в лагерь военнопленных Виттенберг (Саксония), где содержался рядовой Семен Сергеевич Хайлов – муж Анны Васильевны.
Как мы видим, в годы Первой мировой войны почтовое сообщение между воюющими странами сохранялось. Фотография не нашла своего адресата и была в 1916 году возвращена отправителю германской почтой.
Что представляли собой германские лагеря военнопленных хорошо показал в своем автобиографическом романе «На Западном фронте без перемен» Эрих Мария Ремарк – участник этих действий:
«... Рядом с нашими бараками находится большой лагерь русских военнопленных. Он отделен от нас оградой из проволочной сетки, но тем не менее пленные все же умудряются пробираться к нам. Они ведут себя очень робко и боязливо; большинство из них – люди рослые, почти все носят бороды; в общем, каждый из них напоминает присмиревшего после побоев сенбернара. Они обходят украдкой наши бараки, заглядывая в бочки с отбросами. Трудно представить себе, что они там находят. Нас и самих-то держат впроголодь, а главное – кормят всякой дрянью: брюквой (каждая брюквина режется на шесть долек и варится в воде), сырой, не очищенной от грязи морковкой; подгнившая картошка считается лакомством, а самое изысканное блюдо – это жидкий рисовый суп, в котором плавают мелко нарезанные говяжьи жилы; может, их туда и кладут, но нарезаны они так мелко, что их уже не найдешь.
… Мы выливаем в бочки только то, чего нельзя достать черпаком. Кроме того, мы иногда бросаем туда кожуру от брюквы, заплесневевшие корки и разную дрянь.
Вот это жидкое, мутное, грязное месиво и разыскивают пленные. Они жадно вычерпывают его из вонючих бочек и уносят, пряча под своими гимнастерками.
Странно видеть так близко перед собой этих наших врагов. Глядя на их лица, начинаешь задумываться. У них добрые крестьянские лица, большие лбы, большие носы, большие губы, большие руки, мягкие волосы. Их следовало бы использовать в деревне – на пахоте, на косьбе, во время сбора яблок. Вид у них еще более добродушный, чем у наших фрисландских крестьян.
Грустно наблюдать за их движениями, грустно смотреть, как они выклянчивают чего-нибудь поесть. Все они довольно заметно ослабли, – они получают ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Ведь нас и самих-то давно уже не кормят досыта. Они болеют кровавым поносом; боязливо оглядываясь, некоторые из них украдкой показывают испачканные кровью подолы рубах. Сгорбившись, понурив голову, согнув ноги в коленях, искоса поглядывая на нас снизу-вверх, они протягивают руку и просят, употребляя те немногие слова, что они знают, – просят своими мягкими, тихими басами, которые вызывают представления о теплой печке и домашнем уюте…
… По вечерам русские приходят в бараки и открывают торги. Все, что у них есть, они меняют на хлеб. Иногда это им удается, так как у них очень хорошие сапоги, а наши сапоги плохи. Кожа на их голенищах удивительно мягкая, как юфть. Наши солдаты из крестьянских семей, которые получают из дому посылки с жирами, могут себе позволить роскошь обзавестись такими сапогами. За них у нас дают две-три армейские буханки хлеба или же одну буханку и небольшое колечко копченой колбасы.
Но почти все русские давно уже променяли все, что у них было. Теперь они одеты в жалкие отрепья и предлагают на обмен только мелкие безделушки, которые они режут из дерева или же мастерят из осколков и медных поясков от снарядов. Конечно, за эти вещицы много не получишь, хотя на них потрачено немало труда, – в последнее время пленные стали отдавать их за несколько ломтей хлеба…
… Я часто стою на посту возле лагеря русских. В темноте их фигуры движутся как больные аисты, как огромные птицы. Они подходят к самой ограде и прижимаются к ней лицом, вцепившись пальцами в проволоку сетки. Нередко они стоят большими группами. Они дышат запахами, которые приносит ветер из степи и из лесов.
Говорят, они редко, а если и скажут что-нибудь, то всего лишь несколько слов. Они относятся друг к другу более человечно и, как мне кажется, как-то более по-братски, чем мы в нашем лагере. Быть может, это только оттого, что они чувствуют себя более несчастными, чем мы. Впрочем, для них война ведь уже кончилась. Однако сидеть и ждать, пока ты заболеешь кровавым поносом, – это, конечно, тоже не жизнь…
… Они стоят у ограды, порой кто-нибудь из них выходит из ряда и бредет прочь; тогда на его месте вскоре появляется другой. Большинство молчит; лишь некоторые выпрашивают окурки.
… Чей-то приказ превратил эти безмолвные фигуры в наших врагов; другой приказ мог бы превратить их в наших друзей. Какие-то люди, которых никто из нас не знает, сели где-то за стол и подписали документ, и вот в течение нескольких лет мы видим нашу высшую цель в том, что род человеческий обычно клеймит презрением и за что он карает самой тяжкой карой. Кто же из нас сумел бы теперь увидеть врагов в этих смирных людях с их детскими лицами и с бородами апостолов? ...
… Дни идут. Однажды туманным утром русские снова хоронят одного из своих: у них теперь почти каждый день умирает несколько человек. Я как раз стою на посту, когда его опускают в могилу. Пленные поют панихиду, они поют ее на несколько голосов, и их пение как-то не похоже на хор, оно скорее напоминает звуки органа, стоящего где-то в степи…»
Лагерь военнопленных Виттенберг печально знаменит тем, что в 1916 году в нем произошла ужасающая вспышка тифа, унесшая многие и многие жизни. Об этом 3 июня 1916 года и ранее писал «British Medical Journal». Британцы остаются британцами – их интересовала судьба только своих военнопленных.
Семен Сергеевич Хайлов пережил лагерь Виттенберг. Он вернулся домой, в село Костино той же волости, где его ждала верная супруга.
В 1941 году семье Хайловых вновь пришлось столкнуться с немцами. 28 ноября 1941 года фашистским захватчикам удалось захватить мост через канал имени Москвы в районе железнодорожной станции Яхрома, танки и пехота направились в сторону Дмитрова. Там они были остановлены экипажем бронепоезда №73 войск НКВД, вышедшего со станции Вербилки Московско-Савеловской железной дороги. Отдельным разведывательным подразделениям фашистов удалось дойти до деревень Хлыбы и Пуриха, находящихся в 6 километрах от Костина, где они были уничтожены лыжным батальоном НКВД.
Нижний угол фотографии сестер Игнатьевых утрачен. По легенде, там стоял штамп немецкой почты. В начале войны его оторвали, чтобы избежать подозрений в пособничестве захватчикам. Задник фотографии был заклеен.
Семен Сергеевич Хайлов умер в 1943 году, Анна Васильевна пережила его на 40 лет. Похоронены они на Костинском сельском кладбище.
Автор статьи дмитровчанин, писатель, историк – краевед Курочкин Евгений Александрович.
