Конькова А. П
Конькова Александра Петровна
Тётя Шура, город Дмитров и война
С позволения соавтора «Дома Коньковых», Александры Петровны Черкасовой-Соболевой, её воспоминания о военном времени.
1.Школьница Шура Конькова.
Когда мне было 8-9 лет, я училась во втором классе. Нас принимали в пионеры. Всем классом. Я пришла домой из школы и маме говорю, что я теперь пионерка. А Василий Данилович, он у нас тогда вечером был, вдруг и говорит: «Чему ты, Шура, радуешься, вот скоро будет война с Германией, и всех пионеров немцы будут вешать на галстуках». Я, конечно, в слёзы! Побежала к нашей учительнице, Вере Яковлевне. Стучу в дверь. Она выходит и говорит: «Кто там?». А я кричу ей: «Вера Яковлевна, вычеркни меня из пионеров! Я не хочу быть пионеркой!». Плачу. Она завела меня в дом и начала уговаривать. А у неё как раз были комсомольцы и мой старший брат Вася, который был комсоргом. Вася удивился, почему я так себя веду. Я и сказала, что дядя мне вот такое сказал. Они вместе с учительницей меня успокоили и я ушла домой. Зато потом мой брат и дядя долго спорили об этом. Вот этот случай помню до сих пор. В седьмом классе я стала комсомолкой. Жили и работали. Но все чего-то ждали, я как-то в это не вникала. Но старшие много шептались. Вот так и жили. Стали печатать много про войну с Германией в странах Европы, в Чехии, Польше... Были плакаты разные. Всё так быстро сменилось. А когда мне исполнилось 18 лет, 22 июня 1941 года, началась война. В этот мой день рождения. Великая Отечественная война. И вся наша мирная жизнь резко изменилась
2. Военное время. Город Дмитров.
Мы с утра с подружкой ни о чём не знали. Был тёплый день, воскресенье. Мы пошли на рынок в Дмитрове. Идём и видим: что-то весь народ куда-то спешит, плачут. Мы не поймём, в чём дело. Потом кричат: «Война! Война! Немец напал на нас!». Весь день я была у брата Васи. Все говорили о войне и плакали.
На третий день войны брата взяли на фронт, под Ленинград. На вокзале были проводы. Эшелон в 70 вагонов товарных был полностью забит людьми, мужчинами. Народу было - тысячи. Играла музыка. Но все слышали крики, плач расставания близких был сильнее музыки. И братик наш Вася весь в слезах побежал за поездом, который уже тронулся... Вот так его в последний раз видела. Остались у него жена Нюра и дочка Лидочка двух лет.
До октября 1941 года он писал письма. И последний раз прислал письмо, что «завтра идём в бой»... И на этом всё кончилось. Потом нам пришло извещение из райвоенкомата, что он пропал без вести под городом Великие Луки.
И потом пошли страшные дни войны. Вечерами над городом слышали гул самолётов, которые летели бомбить Москву мимо нашего города. Ближе к осени всё хуже становилось с продуктами. Начали бомбить и наш город Дмитров.
В ноябре месяце мы с подругой ходили в баню. Мы жили в посёлке Шпилёво, а баня была одна на весь город. И вот вечером мы шли из бани. Около станции, недалеко, был слышен гул самолётов. Мы испугались. И видим: почти над нами - самолёт. Он стрелял трассирующими пулями. Мы сообразили и бросились на землю. Над нами он бросил бомбы, но, видно, они летели на вокзал, на железную дорогу. И всё загремело, загорелось. А другой самолёт бросил бомбу в парк в центре города. Была воронка очень большая. Мы вскочили на ноги и побежали в ужасе от всего этого до посёлка.
После этого город стали бомбить ещё больше. Нас всех с работы уволили. Все из города уходили. Я тоже ушла в Вороново к родителям. А в Воронове было много сибиряков. На лыжах и в маскхалатах они двигались в направлении Костино. И так было до декабря 1941 года, когда наши войска пошли в наступление, и в конце декабря начались бои. Хорошо, что немцы не перешли канал, мосты были взорваны, а лёд был очень тонкий, так что танки не могли перейти канал. Город долго был каким-то серым, страшным.
Так до лета 1942 года я была в деревне. Потом устроилась на работу. Давали карточки на хлеб. 400 грамм на день. И больше ничего. Стали нас гонять на лесоповал, я там простудилась. Ушла опять в деревню. Отец по договору с Райпотребсоюзом заготавливал грибы, солил. Я ему помогала. Жили в лесу у лесничего. Нам сдавали грибы, а мы по прейскуранту платили за килограмм грибов солью, спичками, мылом, конфетами, сахаром. Люди и этому были рады: купить уже это было негде. В ноябре 1942 года я опять пошла в город. Устроилась еле-еле счетоводом.
3. Комсомольский призыв.
Но потом, по комсомольской путёвке, меня и ещё девять девушек вызвали в Горком комсомола. Говорят: «Хотите работать? Вот, открываются Дома отдыха для солдат после ранения. А рабочих нет. Там нужны разные специальности, счетоводы и прочие. Вот туда можем вас направить». И мы согласились.
Прислали нам повестки 16 января 1943 года со своими вещами, с едой на три дня, явиться в Москву в Горком партии. Мы поехали. Куда - сами не знаем. Оказалось, нас было 300 девушек из всех городов Московской области: Дмитров, Павлов-Посад, Загорск, Нарофоминск, Истра...На Белорусском вокзале нас посадили в поезд и мы поехали ближе к фронту. Как оказалось, нас везли на фронт под Смоленск. Город был освобождён от немцев. Войска стояли в обороне. Там нас встретили на повозках, запряжённых лошадьми. Погрузили наши вещи на сани, а мы строем шли следом.
Доставили нас в селение, где была одна большая школа. Это был 183 запасной полк. Здесь стали нам преподавать военное дело, учить на связистов, снайперов, регулировщиков. Мы приняли присягу. Мне почему-то всё время хотелось быть связисткой. Чтобы не убивать. Очень боялась винтовок.
И мне повезло. В полк приехали старшие офицеры, им нужны были писарь и связист. Меня спросили: «Поедешь в нашу часть писарем?». Я, не раздумывая, согласилась. Меня забрали, оформили документы.
Оказалось, я попала в штабную батарею артиллерийской 33 армии. Был февраль месяц, мела метель... В лесу, в землянке жили девушки-связистки, восемь девушек из Подмосковья, 1942 года призыва.
Сначала я была писарем. Потом перешла на коммутатор связи. От передовой было 5-7 километров. Наш пункт возили на пять дней на самую передовую, в землянки. Там уже было слышно немецкую речь. Потом также, на дежурство на пять дней, - доставляли других девушек, а мы ехали опять в штабную батарею. Потом пошли бои, и мы уже постоянно перемещались на машинах с коммутаторами.
В январе 1943 года, 15 числа, на фронт ушёл и мой папа, Пётр Данилович Коньков. Замечательно, что мы с папой один раз встретились на фронте. Я узнала его адрес. Он служил поваром в резервном медицинском полку. Их полк, оказывается, был совсем рядом с моей частью. Мой начальник батареи отпустил меня к отцу. Очень радостная была наша с папой встреча.
Весна 1943 года была ранняя. А валенки на сапоги нам сменили поздно. И мы с мокрыми ногами проходили по 7-8 километров в день. Заходили в какие-то деревни. А деревни большей частью все были сожжены, посушиться было негде. Костры жечь тоже было опасно. Нас сильно бомбили. Продукты доставить было сложно: автомашины взрывались на минах. Почва под ногами - глина. Это всё было в Смоленской области.
Летом 1943 года мы вошли в Беларуссию. Тоже не слаще: много потеряли людей. В начале 1944 года меня перевели на штабную работу: в секретный отдел Штаба Артиллерийской армии, в делопроизводство.
Здесь было вроде лучше, я уже не находилась на самой предовой... Но работали очень много, а спать приходилось мало. Связь с полками и дивизиями осуществлялась по ночам. Привозили много почты, принимали её и отправляли мешками. Мы сидели в землянках у печек (у бочек от бензина). Постоянно маскировались, нас бомбили и обстреливали.
Потом сняли начальника Секретного отдела: он очень пил. А был, якобы, друг нашего генерала Бодрова. Поставить на эту должность было некого. И меня назначили временно на эту должность. Хорошо, что я уже знала эту работу. Но нужно было, по штату, на эту должность ставить офицера, а я - солдат. Тогда мне присвоили звание сержанта. Так и продолжали работать: один солдат, машинистка да я. Всё обещали из отдела кадров прислать офицера. Но мы так десять месяцев и работали. Потом мы уже были в Литве. Были очень большие бои, всего и не опишешь. Мы были почти в окружении, но всё-таки спаслись. Бомбили тогда всю ночь, но землянка, где был штаб, уцелела. Когда мы выбрались из неё, увидели, что вся территория вокруг была усеяна трупами солдат. Вокруг было месиво из поваленных деревьев, техники, тел, земли. Мы не могли даже никого похоронить - нужно было немедленно уходить. Пробирались буквально по трупам. Господи! Лежат все молоденькие, в новеньком обмундировании, ещё и необстрелянные - погибли!
Потом к нам прислали старшего лейтенанта Черкасова Петра Николаевича. Он прибыл к нам из госпиталя, где лечился после ранения и контузии. В 1944 году Пётр стал моим мужем. Весь 1944 год наша армия была уже в Польше около города Люблина. А в конце 1944 мы дошли до границы Германии. Январь, февраль, март месяцы 1945 года были очень тяжёлыми. Много наших людей погибло. Самолёты летали над нашими головами, выйти из укрытия было невозможно. Нас бомбили и днём, и ночью. Но, слава богу, я и Пётр остались живы. Когда кончилась война, наша 33 Армия ехала из Германии на машинах. Целая колонна двигалась в Россию через Польшу, Беларуссию - в город Смоленск. Ехали тридцать дней и видели одни только разрушенные города и деревни. В Смоленске мы были до 1946 года...
Конец.2000 г.
Татьяна Григорьевна Орлова
